ПУБЛИЦИСТИКА, ПРОЗА, ПОЭЗИЯ.

Выпуск #4

Жорж Брассанс, первая строка программной песни которого вынесена в эпиграф данного альманаха - один самых дерзких поэтов Франции. С неплохой точностью можно сказать, что из каждых пятнадцати его песен - четырнадцать написаны о женщинах и одна - о смерти. Но прежде, чем я продолжу - самая нежная его песня на вторую из названных тем - "Старый Леон" в переводе Александра Аванесова, которая ранее не была представлена на этом сайте:

Почему мне вспомнился именно этот вальс среди многих других? Об этом читайте тему номера.

БАБОЧКА

Михаил Владимиров
Печатается с разрешения автора.

Тихо скрипнула дверь. Убедившись, что в квартире больше нет никого, Антонина Сергеевна поначалу осторожно просунула в коридор голову, покрытую довольно плотной еще шапкой седеющих черных волос, а затем проскользнула сквозь узкую щель и сама. Волоча по полу плохо гнущиеся ноги, шаркая подошвами стоптанных тапок и вздыхая почти что на каждом шагу, она пробралась поскорее на кухню, отдышалась немного, огляделась по сторонам, вытащила из кармана обтрепанного халата баночку и, деловито посмеиваясь, что-то подсыпала из нее в неосторожно оставленную на плите одной из соседок кастрюлю. Операция эта определенно привела Антонину Сергеевну в очень хорошее настроение; она радостно улыбнулась и, мурлыча какую-то ариетку, почти что играючи, принялась переставлять с места на место посуду и готовить себе немудреный, но все же питательный завтрак.

Антонина Сергеевна не так уж была и стара. А покуда не умер Григорий Савельевич, муж, то и вовсе считала, что находится в самом соку. Работать толком она никогда не работала. Так, устраивал время от времени Гриша покойный к себе в институт... То секретаршей, то лаборанткой. Ну и ходила туда, покуда не начинало ее выворачивать от институтской несносной, дрянной обстановки. Интеллигенция, тоже мне! Позаканчивали университетов и решили, что самые умные! Да подавитесь вы все этими своими диссертациями и статьями!

Причины своей антипатии к институтским Антонина Сергеевна не умела себе объяснить. Наверное, это было просто волчье, классовое чутье на чужих, на чужое, обостренное ощущенье того, что она здесь - не такая, как все, и что относятся все к ней тоже как-то не так. Впрочем, до тех пор, пока Гриша возглавлял институтское профбюро, работать ей и надобности особой не было. Купили машину, построили дачу. Но как ни надеялась Антонина Сергеевна на отдельную квартиру, получить удалось только две комнаты в коммуналке.
Потом Грише приписали какие-то взятки, дачу хотели было отобрать, но ничего, обошлось, только пришлось ему, бедному, в другой институт на работу переходить. Когда Григорий Савельевич умер, Антонина Сергеевна стала получать за него военную пенсию (во время войны Гриша заведовал продовольственным складом где-то в Сталинабаде и жил на военном положении). И если бы не соседи, жила бы Антонина Сергеевна и совсем неплохо, но из-за соседей проклятых этих и жизнь была ей не в жизнь.

Особенно невзлюбила Антонина Сергеевна Гальку. Галька эта, собственно, тоже уже была немолода, но, конечно же, Антонины Сергеевны лет на пятнадцать помоложе. И вся из себя какая-то нескладная да непрокая. Впрочем, до поры Антонина Сергеевна просто презирала ее тихо. Еще бы: ни одеться не умеет, как следует, ни мужика себе подобрать. А строит из себя, строит! Все у нее книжечки, все словечки, все друзья-подруги. Да что они все такое, по сравнению с Григорием Савельичем?

Но Григорий Савельевич умер, а в комнату к Гальке зачастил кавалер. Так, правду сказать, мужчина видный. Ничего, походит-походит, да и исчезнет с концами, как прочие. Но Николай (так звали его) не исчезал, напротив того, стал заявляться все чаще и чаще. Он оказался фотографом и зарабатывал, как не преминула выяснить Антонина Сергеевна, очень даже неплохо. Антонина Сергеевна крепилась, но когда Николай сделал Гальке предложение, объявила той форменную войну. Объявила, конечно, негласно, не вслух, но зато от всего своего небогатого на переживания сердца. Не то что бы ей нравился Николай. Если честно - то совсем не нравился. Но примириться с тем, что начинает устраиваться понемногу жизнь этой кикиморы (в то время как ее жизнь...), она никак не могла. Конечно, подсыпать всякие там гадости в суп вовсе даже не оригинально, тем более что далеко не всегда потом можно бывает увидеть результаты своих стараний. Но не подумайте, пожалуйста, что Антонина Сергеевна этим ограничивалась. В ход шли подброшенные записки, исчезнувшие с кухни ножи, взгляды исподлобья и перемывание косточек. Однако Николай совсем почти переселился к Гальке, и сделать с этим ничего было нельзя. И тогда Антонина Сергеевна решилась сменить тактику и попытаться действовать в открытую. Однажды, прекрасным субботним вечером, Николай отщелкнул задвижку ванной и распахнул дверь. Чуть-чуть улыбаясь, на пороге стояла соседка.

- Николай Иванович, а ведь ваша Галина Вадимовна просто- напросто грязная блядь, блядь, блядь!!! - Развернулась, расплакалась, заскочила побыстрее к себе и захлопнула дверь.

Наутро Галина только с презреньем отдернула в сторону нос. Антонина Сергеевна заволновалась, забегала по своей комнатке бестолково, открыла зачем-то сервант и, наконец, опустилась тяжело на сломанный стул у окна.

Миновала неделя. Однажды Галина на кухне бросила с вызовом через плечо:
- А у нас с Николаем в воскресение свадьба! Приходите и Вы. Мне подруги клялись приготовить "наполеон".
Ничего не ответив, Антонина Сергеевна вернулась к себе. Мысли ее текли вяло, она не знала даже, стоит ли ей рассердиться, придраться к какому-нибудь пустяку и устроить скандал или, быть может, расколотить пару-другую соседских тарелок. Подошла к окну и замерла, вглядываясь бессмысленно в снующих из стороны в сторону людей, мелькающие автомобили и шелестящие на ветру листья столетних тополей...

Подошло воскресенье. Настроение у Галины было превосходное. Даже нудятина во Дворце Бракосочетаний почти не затронула его. Возвращались домой на машине племянника мужа одной из подруг. Чтобы не разворачиваться, машина остановилась против дома, на другой стороне улицы. Веселой гурьбой высыпали на тротуар. Солнечные блики весело поигрывали в оконных стеклах близлежащих домов. Вдруг одно окно распахнулось.

- Смотрите, это же наша квартира!
В окне показалась фигура Антонины Сергеевны, облаченной в нечто среднее между саваном, подвенечным нарядом и ночною рубашкой. Антонина Сергеевна вскинула кверху руки, прокричала что-то нечленораздельное и прыгнула вниз из окна. На мгновение показалось, что это выпорхнула из окна белая бабочка и полетела навстречу клонящемуся к закату солнцу.
Тело перекувырнулось в воздухе и тяжело ударилось об асфальт.

Антонина Сергеевна умерла не сразу. Три дня она мучалась, охала и стонала, пока, наконец, ни впала в забытье и тихо отошла.
Галина с Николаем въехали в освободившиеся комнаты.

VIVA VI ИЛИ "ВИ" ЖИВИ!

Новый еврейский анекдот (вместо эпиграфа): Некая читательница "Вечернего Интернета":
"Антон, желаю, чтобы в будущем году вышло 365 выпусков "Вечернего Интернета!"
Носик: "Не дождетесь!"

ВИ будете смеяться, но у ведущего "Вечернего Интернета" неоднократно осведомлялись "Как Ваше здоровье?":-) И когда в выпуске, посвященном Дню рождения "Вечернего Интернета", и в последнем его выпуске - перед самым большим перерывом в своем издании, обнаружились ссылки на страницу "Смерти в Internet", я позволил себе пошутить, что это не к добру ;-)
Сейчас, когда "Вечерний Интернет" выходит сравнительно часто :-), можно изложить соображения на эту тему менее ВИсоким штилем - то есть песенкой в стиле Брассанса (и на его мотив).

Посвящается очередному перерыву в выходе "Почти ежедневного обозрения "Вечерний Интернет"

Под редакцией Андрея Травина. Третий год издания.