Реклама в Интернете

Альманах Курносая
"Я к курносой красотке не слишком спешил"
Жорж Брассанс

   ПУБЛИЦИСТИКА, ПРОЗА, ПОЭЗИЯ.

Выпуск #67

НИЖЕ ТРАВЫ


Мария (МЦ) Морева,
печатается с разрешения автора

Окончание

ЗАЧЕМ ОНИ ХОРОНЯТ?

Наши предки сопровождали похороны страшным обрядом: вся траурная процессия бродила без какого-либо определенного направления на улицам, несколько раз возвращалась на одно и то же место, несколько раз обходила один и тот же дом или кружила по площади; они ходили бесцельно и долго - «лишь бы ходить», и это называлось «путать следы», сбивать с пути, запутывать дорогу.
В древнейшие времена люди имели обыкновение перед погребением связывать «умершее» (о, они бы поняли, почему ставлю кавычки!) тело, чтобы не смогло освободиться и
чтобы не вернулось

Отсюда в более поздние времена - саван, отсюда - гроб. Связанный, да закутанный, да заколоченный, - нет, не вырвется! А если все-таки вырвется, - не найдет дороги, потому что путь возвращения, путь домой тщательно скрыли!
Можно спать спокойно.

Смысл всего этого - спокойно:

1. сделать так, чтобы человек никогда не вернулся в семью;
2. сделать так, чтобы родители никогда не нашли дороги к детям, а дети - к родителям;
3. сделать так, чтобы навсегда разлучить любящих друг друга существ;
4. сделать так, чтобы навсегда отделаться от ставшего ненужным человека;
5. сделать так, чтобы этот человек никогда не нашел дороги домой.

И все это - спокойно.
Спокойно и жутко безжалостно.
О, несчастные ничтожества! Вот почему никогда сердце не дрогнет от их лицемерных слез:
- Вы нам больше не нужны. Мы сделаем так, чтобы вы никогда не вернулись в наш мир и в наш дом!
А потом опять плачут, и это называется «скорбь» («безутешные родственники»).

Господи, сегодня Святой Прокл.
С утра радио сказало:
- Сегодня - день стращания всякой подземной нечисти. Начните проклинать ее, чтобы сгинула и никогда не вернулась в ваш дом, и лучше сделать это прямо сейчас!..

Я показала ему язык.
Очень символично: вся моя жизнь.

03.12.1998


А ТЕМ ВРЕМЕНЕМ...

- Мы заживем счастливо и свободно, сбросив ограничения материального мира и его стеснительные внешние формы. Нам нет дела до них. Мы будем радоваться новой жизни, пребывая с Богом, забывая прошлое, улыбаясь свету и ярким краскам природы.
Природе отданы все долги.
Нас не пугает больше и не сдерживает ни один из печальных останков прошлого. Нам нет никакого дела до того, что существует, и даже в мыслях нет о том, что, быть может, переживает, чувствует не нужное никому сброшенное физическое тело...

Бедное тело.

Жгучим, жутким жизнелюбием ответивший на жалобы железа сам достоин жалости.
Живой жизнерадостен: жестоко.
Жаждущий пожертвовать всем ради жизни откажется и от самой жизни.

Просто: логично и парадоксально.

АФИНА И БРАТСКАЯ ДОРОГА

В Трагической Современности (октябрь, 1998) мне был дан один изумительный, волшебный день, вернее - ночь, полночь... Буквально - благовещение - встреча у колодца, - у колодца в полночь в Центре Мироздания - Афина и приезжая я.
Поток слов, обо всем сразу, тысячи общих тем:

- Как спокойно и благостно было РАНЬШЕ!
- Как хорошо было РАНЬШЕ...

«Раньше» - то есть до начала Трагической Современности (последнего десятилетия XX века), до «последних времен», до нас. До начала великих мучений и страстей. Сотни лет.

- Я пришла сюда в двадцать... [Афина]
- Я тоже.
- Была война...
- Да.
- Теперь совсем старуха, давно не работаю [значит - официально на пенсии и за «работу» денег не получает], а ведь ВСЮ ЖИЗНЬ - ЗДЕСЬ. Так привыкла!
- Что же сейчас Здесь делаете? [то есть «почему не уходите», «почему продолжаете» (пребывать)]
- Не могу уйти отсюда. Не хочу. Жизнь здесь прошла. - И почти шепотом: - Я так люблю кладбище.... - Громче: - Я так люблю все здесь! Так и прихожу - ухаживать за ними... Просят родственники и знакомые ( им некогда и «не хочется»), я и помогаю - «ухаживаю»... Скоро самой умирать пора. А я - рядом с ними, и все прошу [снова шепот] - «Молитесь, милые, за меня на том свете, чтобы продолжала жить и вас берегла...». И - берегут. Мои-то все уже умерли...
- А где вы работали РАНЬШЕ?
(Вопрос исключительно важный для понимания сути некропространства и означает: «Что вы видели - РАНЬШЕ», т.е. «видели ли то, что вижу сейчас я, - ТОГДА?», «как было Здесь до нас - без нас?!». Собственно, это стократ важнее, чем вопрос о том, что будет потом, после... Некрология начинается с учения о времени, в котором прошлое сильнее будущего и настоящего. Прошлое - сильнее всего).
- Моя территория - от «управления» до «холма» - и так каждый день, многие годы, но Здесь все было иначе Тогда, совсем не так, - те деревья, например, [оборот головы в темноту] - их ведь не было...
- Я помню их еще саженцами. Было время, я могла перешагнуть через них, а сейчас они - гиганты, меня в три, в четыре раза выше!..
- Здесь все быстро растет!
- Быстро.
- Быстро.

Растет все. Растет и живет вечно. От «управления» до «холма», от войны до Трагической Современности: полувековая история.
История самой моей любимой дороги.
Братский дороги.

История Братской дороги, странно знать, была и до Афины. А при Афине до нас: до нашего рождения и - где уж там! - смерти. И отсюда, из наших «потом», из наших «сейчас» корней, Здесь все проросло - быстро! - и то, что росло и проросло из нас - божественно... Ибо Бог осветил наш рост мировым удивлением и восторгом. Мы сами творили себя, и Он творил нас, и мы все были - одно.

- Я так счастлива, что говорю с Вами. Всегда мечтала, и раньше я часто Вас видела, и боялась подойти, и как Бог меня любит, что дал мне эту возможность...
- Спасибо, дочка.

И так далее, когда было уже заполночь, и последние прихожане, сумасшедшие и пьяные, расползались по домам, а мы все так же стояли у колодца, а после пошли к воротам - прощаться. Поклонились обе и перекрестились на Центр Мироздания, покидая его до утра. И так вдвоем ночью вышли в мир, и уже в миру - друг с другом - простились.

- Храни вас Бог...

Больше Афину я не видела. Судьба подарила раз, не следует искушать ее снова. Могло ведь и не быть...
Я так и не узнала ее настоящего имени, как она не знала моего, но это в сущности было совершенно не важно - мы знали друг о друге главное: милый, чудный, заросший и затерянный Рай земной - главная любовь нашей жизни, главное счастье нашей жизни, и если есть Тот Свет, то путь он будет таким же, совсем таким же, как этот печальный кладбищенский свет, и тогда, как здесь и сейчас:

На том свете мы будем немыми.
И восторг переполнит наши души.
Восторг всегда нем...

НЕКРОФИЛИЯ I

То, что трупом так жестоко
Ты зовешь, то для меня
Есть дитя - Душа и Тело:
Так, как ты, я не готова,
Плоть и дух разъединя,
Поделить, что было цело...

Ибсен Г. «Бранд». Действие IV.
Перевод А.В. Ковалевского


Когда мы хороним своих близких и любимых людей, у нас возникает масса вопросов, и невысказанный, неосознанный зачастую дух противоречия раздирает нас изнутри. Бессознательно бессмертные, мы поднимаем глаза и возводим руки к небу, обращаясь к душе ушедшего в надежде, что Там ему будет хорошо. Мы молимся об упокоении (благополучии) Души, мы говорим: «Смерти нет, это только начало новой и лучшей жизни». Все это априори обращено к бестелесной сущности любимого человека и призвано разделить и смягчить те коллизии Души, которые описаны в Книгах Мертвых всех времен и народов. Но разрывающая боль противоречия не смягчается, не уходит, ибо то, о чем мы не смеем сказать словами, о чем не смеем и подумать, обращает к нам ожидающие взгляды, взывает и молит нас о пощаде...

Они хоронят из гуманистических (человеческих) соображений или из этических? Может, они скрывают (буквально - зарывают) с глаз долой - свое омерзение?

Развитие человеческой культуры с ее идеалами прекрасного в себе, в природе, в искусстве и пр. постепенно заставило вытеснить (скрыть) все то, что по каким-то причинам не вписывалось в границы этого идеала. Тогда они элиминировали смерть, превратив и кладбище в произведение искусства! Прогуливаясь по некрополям XIX-XX вв. мы можем получить настоящее эстетическое удовольствие, любуясь изысканными надгробиями работы великих мастеров... Сегодня мы стараемся почтить память любимого человека красивым памятником, изящной оградой и живыми цветами. Мы оплакиваем Душу и думаем, что заботимся о Теле. «Кесарю - кесарево».

Достойно ли цивилизованного человека? Человека, потерянного в лабиринте мегаполиса, человека, вступившего в XXI столетие? Слишком. Но как далеко от корней, от самих истоков - и противоречия начинаются с измены самой природе.

На могиле у миленка
Выросли грибочки.
Сорвала я три опенка -
Отнесу их дочке.

«Какая гадость!» - скажет цивилизованный человек и поправит белый воротничок. Но деревенская баба с ее природным чутьем знает, что томиться и тосковать о Теле - естественно (и как же может быть иначе?)...
- Я скучаю по тебе. Я имею право скучать по тебе. Ибо я человек из плоти и крови.

Расступись, земля сырая,
Дай мне, молодцу, покой,
Приюти меня, родная,
В тихой келье гробовой...

Мы это называем некрофилией и воротим нос. Вот где наша эстетика вскрывает свою истинную суть, вот где проходят ее корни. И довольно, забудем об этом. Только не говорите потом, пожалуйста, о любви. Ибо никакой любви вы никогда не видели и не знали.

Заполнить вакуум одиночества, пустоты и все-брошенности
- чуткостью
- кротостью
- заботой
- нежностью
Скользить легко телом и мыслью, чувствуя шаг и вес, к тому, что ниже, и перекрыть людскую злобу и бессилие - одной улыбкой.
И радоваться уже всему, и каждой минуте, любить уже - всецело и без остатка...

«Длительность моего горя, безутешность, продолжительность моей скорби - есть мера искренности моего чувства и силы моей любви», - говорите вы, а я говорю:
- Нет! Нет! Нет!
И тысячу раз - НЕТ.
Ваше «переживание», имеющее конечной целью - «пережить», «отстрадать», ваша обида и гнев за то, что вас «оставили», и ваши неподдельные, видимые всем слезы...
Мера любви есть не длительность скорби и ваша «память», а совсем и вовсе даже обратное.
Мера любви - есть длительность радости, мера принятия и мера желания.
Вы плачете, воротите нос и уходите со своей «памятью»: «ТОГО больше нет. Нам ТАКОГО не надо». И на все ваше «НЕ НАДО», мое: «НАДО И ТАКОГО». Пусть.
«Раз здесь нельзя, так не здесь».
А раз «надо и такого», и может быть «только такого и надо», и если даже «не надо никого другого, кроме как ТАК, ЗДЕСЬ и СЕЙЧАС», то значит - не о чем говорить, и скорбь беспочвенна, и значит слезы - унижение «ТАКОГО» и пошлость.
Вот.

НЕКРОФИЛИЯ II

Да. Смерть - это тоже религия. Другая религия...
В.В. Розанов


...нужно центр тяжести общественной жизни перенести на кладбище... Смотреть на землю как на жилище, а не как на кладбище, значит прилепиться к жене и забыть отцов
Н.Ф. Федоров

Ночью, 1 декабря 1998 года, я словно бы прозрела, или же Он осветил своим глубинным потаенным светом само Таинство (Вселенная - Бог - Брак), суть Таинства, его самое сердце, и как кинул в голову:
- Вот то, что всегда чувствовала (значит, знала), но словами не произносила никогда и даже не формулировала -

А БЫЛО ТАК ПРОСТО

Но - все по порядку (путь прозрения):

I. Удивительно не то, что когда человек пройдет (все проходит), т.е. когда исчезнет, станет ненужным истории и природе (ничего лишнего в истории! природе не нужны пустяки!), и когда прервется путь, - все, ВСе ОСТАНЕТСЯ таким же и так же, каким и как было при нем. Это - процесс. Естественно. И нечему поразиться.
Исключительно поразительно - совсем другое, то есть прямо-таки противоположное, - то, что ВСе ЭТО БЫЛО таким же, когда и самого человека еще не было.
Ни самого человека, ни родителей его, ни прародителей.
И даже не «ВСе ЭТО» было, а только «КОЕ-ЧТО» - было. И было (есть) это «КОЕ-ЧТО» изначально, может быть - до самого человечества, ибо земля, то есть земная плотность (т.е. это «кое-что») существовала бесконечно раньше человечества.
Здесь - тайна первая.
- До человека, его рода и человечества всего - существовали от сотворения мира человеческие «мирские места», «тишайшие», - места, уготовленные каждому своим Богом, ни выбирать, ни изменить которые мы не властны.
Здесь - суть проведения. Суть и смысл всего, что мы называем судьбой, роком, Богом и Его волей.
Суть всего.
Бог выбрал каждому «тишайшее место»: свой собственный Рай.
Бог сказал: «Будешь здесь».
Будешь ты, я, они - мы все. Человек никогда не способен уклониться: вот почему «судьба забросила прадеда в деревню» - потому лишь, что родившиеся дети, их дети и ты сам этим движением судьбы к своему «месту» подкатились, ибо ждет и ВСЮ ЖИЗНЬ СБЫВАЕТСЯ.
Путь человека есть путь реализации замысла Бога.
«Место» - есть связь (развязка), воплощение этого замысла.
Путь человека есть путь к Богу, в Бога, но все же еще и «к себе».
Путь человечества, рода и личности - есть путь к себе в точку своего Бога (путь на свое «место»).
И раз это «место» такого, раз оно одно - больше человека, и больше истории, и больше судьбы, раз вся судьба ради него реализуется, ибо оно от сотворения мира принадлежит, скажем, Андрею Д. или Людмиле М., то оно само, это «место» - отрицает, уничтожает, просто сводит на нет все отношения собственности, понятия имущества, процессы торговли, обесценивает все доводы о «богатых» и «бедных», обессмысливает все социальные розни, революции, войны...
Это - для начала.
Теперь - как это сбывается.
Это сбывается от самых древних времен, от самых корней человеческого рода. Приближаясь, оно конкретизирует свое содержание, обращаясь в судьбу, судьбу личности - в современность - собственно в «жизнь».
Ближе и ближе.
И ничего не изменить, ибо «место» уже есть и давно ждет.
Тебя еще нет - (рождение) - тебя все еще нет, ты все где-то ходишь, что-то ищешь, но «место» твое уже есть, и давно, и «там - Бог».
И вновь - к Богу.
Вот почему, скажем, Марина Цветаева - москвичка, мечтавшая о своем «месте» в родном городе (Ваганьковское кладбище, где мать, отец, весь род), а еще больше - в Тарусе, старинной, хлыстовской, родной с детства (и даже написано было ею почти на правах завещания: «Я бы хотела лежать...»), и почему бы не сбыться мечте? Но нет же! Должна была случиться Великая Отечественная война, должна была вся жизнь в момент эвакуации сделать резкий крюк и собраться в точку «не могу», «не надо ничего», «это уже не я», должен был быть день, когда «все ушли» и «осталась одна». Ведь и раньше, за границей, после в СССР, по собственному признанию, «искала глазами крюк», но ведь не нашла тогда! Нет, не нашла и не могла найти тогда и там, его там просто не было!
Ибо он был в Елабуге от сотворения мира и проявился там 31 августа 1941 года, не позднее, не раньше, не для другого, а только там, тогда и только для нее.
Судьба?
Просто в Елабуге от сотворения мира - существовало, ждало, пустовало -
место Марины(е) Ивановны(е) Цветаевой

Вот почему человек, всю жизнь проведший дома, на своей малой родине, вдруг «отчего-то с места срывается» - на другой конец земли, далеко-далеко, умирает там «внезапно» и его «где-то» хоронят.
Судьба исполняется, ибо не знаем, где прервется.
И потому же человек, умерший далеко от родных мест, оттуда, из таких-то глубин, усилиями «близких и родственников» все же едет - сутками, самолетами - к себе на родину предков, ибо ждет его там Дом и Бог.
Давно ждет.
Дом - готов, Бог - мил.

Дальше:

II. Человек всю жизнь свою прожил в одном городе со своей судьбой и Богом. В одном районе со своим «местом». В двух минутах ходьбы от своего «места».
И часто, чтобы быстро попасть из своего района в другой, смежный, он шел дорожкой Бога, пересекая Центр Мироздания, сокращая путь. И так - туда и обратно - два раза в день, а сколько раз - в жизнь?
И каждый раз, сокращая время и расстояние, он шел мимо своего «места», пустовавшего до срока, терпеливо ждавшего, и не обращал на него никакого внимания. Но каждый раз, когда нога его касалась земли, земля вздрагивала и гудела глухо, и охала, и трепетала, и все глядело на него, затаив дыхание...
Но он не видел.
Он ничего не знал.

Знал один - Бог. И он простит (и простил уже), а тогда, наблюдая за его движением, он лишь чуть-чуть тосковал и все же улыбался знающим началом улыбки:
- Проходи и не смотри на меня. Не смотри по сторонам. Не говори, что «красиво» или «странно знакомо». Придет срок, и у тебя будет время все увидеть и оценить.
Помолимся и будем ждать.

Так сказал Бог.

И все сбылось по слову Его.

Теперь человеку «как-то странно смотреть на дом, в котором раньше - жил», а место...
Человек: Одно. Не плохо, нет, совсем не плохо... Но... бывает и лучше...
Бог: Что-о-о?!
Я: Господи! Господи! Говоришь «бывает лучше», говоришь - «не хватает чего-то», «что-то не так», но ведь с такой очевидность - одно, твое, судьба. Как же так? Почему же? Ведь здесь ошибки нет!..
Но он говорит: «Бывает лучше», - а я... я говорю....
Господи, почему же я говорю: «Нет, нет, нет! Ничего совершенней, ничего родней, ничего чудесней! И более - вообще ничего. Ничего более - не надо! Это одно, пусть «чужое», это одно люблю так, что не выразить и словами, (а он - не любит), это одно - лучше, чем все в мире и весь мир, это одно - так явно уже не мое (потому что так явно уже его), но - «люблю», и потому оно все-таки, капельку, чуточку, - и мое тоже, и может быть, более - мое (раз более «хочу»), и значит совсем уже мое, и...
Вот оно! Вот оно!
Само прозрение. То есть, когда говорят: «Люди, созданные друг для друга». «Люди - половинки». И путь один на двоих к гармонии, любви и Богу.
Путь - один на двоих - к месту (см. рисунок 1)
Две жизни есть одна, если Бог затянет ниточку.
Так, Господи, идем к Тебе, к сердцу, к самому центру, к этому месту в сердце - одним путем, и живем - одной жизнью, и это значит... значит...

Нет, не совершаются браки на небесах, но планируются, и только!

ГДЕ ЖЕ СОВЕРШАЮТСЯ БРАКИ?

«Человек, пребывающий в любви, пребывает в Боге и Бог в нем».
Вот оно! Вот оно!
Любовь - «в Боге», то есть именно внутри Бога, то есть внутри места (божьего, судьбинного), и где угодно, но не «вне». А «вне» - «кажется», «быть может», «не уверен(а), но наверное...» - гигантская вступительная часть любви.
И довольно - для над-земной жизни достаточно и этого.

ТАК ЧТО ЖЕ ТАКОЕ БРАК?

Брак - есть космогоническая принадлежность двух людей одному месту в Боге.
Любовь над-земная - есть предчувствие этой принадлежности.
Вот и все.

«...Но когда стоишь над раскрытым могильником второй половины XII века и видишь два обнявшихся, прильнувших друг к другу и слившихся человеческих скелета, мужской и женский, переживаешь настоящий романтический шок. Может быть, этот образ - весть через девять прошедших веков - вернулся простым и ясным доказательством: любовь есть, она сильнее смерти»

Это и есть истинная (естественная, природная) любовь и предсказанный сбывшийся брак. Вечный Брак - единосуществование, единотелие, единодушие, - однобожие. Когда они вместе (В Месте).

ПРОХОДЯЩИЕ МИМО

Мы вместе. Мне спокойно и светло. Шорох листвы, медленное переплетение трав, ветер, перебирающий ветви, не нарушат моего покоя. Дыхание становится все реже и, наконец, смолкает совсем. Никого нет, и тихо. Кажется, я сплю, не живая уже, но еще не мертвая.
А за рядом соседних деревьев, по железной дороге мимо нас проносится поезд, и люди смотрят в окна. Как смеют!
Мимо проходит старушка с внучкой. Что думают они обо мне, сидящей на земле неподвижно и сонно? Наверное, что здесь не место отдыхать. Но где место? И где место - мне? Где, если не здесь?
Мимо с шумом и треском проезжает синий трактор с прицепом. В его кузове - трава и бумага. «Так все увозят», - думаю я. Все, что приношу дрожащими руками, что заговариваю и омываю слезами. Все это увозит синий трактор. С шумом и скрипом. В общей куче.
Мимо бегут собаки. Эти собаки родились и выросли здесь, никуда ни на миг не отлучались, и более ничего в своей жизни не видели, кроме заросших тропинок, древних деревьев и всего неба, и никого больше в своей жизни не любили, кроме своего Дома и его хозяина. И не было у него преданнее и вернее служителей, чем эти полуголодные, греющиеся по ночам друг о друга, мохнатые четвероногие боги, которых целую в косматые морды и которым в эти морды запихиваю всевозможные сладости, ибо сами не понимают, что это еда, и оттого пытаются играть с конфетами как с мячом: подбрасывают в воздух, ловят налету, вновь бросают... Милые, милые, мои родные!.. Расскажите мне, какая здесь луна... Расскажите мне, как изменяются деревья, освященные лунным светом, как этот свет серебрит траву, цветы, песок и то, что ниже, и как зовутся звезды, которые зажигаются над вами по ночам... Расскажите мне о том, как это - спать под открытым небом, на земле, навзничь, положив доверчиво подбородок на чью-то ладонь; зимой, зарываясь в снег. А я расскажу вам за это о том, как не страшен холод, как приятно голодать под дождем глухими осенними ночами, и круглый год, а еще о том, что нет на свете ничего дороже молчаливого покровительства и любви вашего хозяина и кормильца, и будь я на вашем месте...
Тихий ответ: «Будь мы на твоем...».
Мимо проходит уже немолодая пара. Мужчина держит женщину под руку. Поравнявшись со мной, наши взгляды на миг пересекаются, но они в спешке отводят глаза.
Закаменевшая, молчу. Смотрю как они уходят.
Неожиданно женщина оборачивается и говорит что-то, и я слышу ее слова.
Не одна. Слова подхватывает ветер и, разбив фразу до букв, буквы - до их элементарных частиц - звуков, нот - рассеивает их в пространстве и гонит на восток, из области в большей концентрацией - туда, в сжимающуюся пирамиду, удлиняемую множественным сердцебиением, полу-всхлипом, полу-вздохом; слова вплетаются в неподвижные ветви, и ветви раскачиваются, роняя на землю прозрачное мертвое золото; слова достигают травы и того, что ниже; неопределенно гулкое что-то распространяется там с немыслимой скоростью, нарастает, сжимается... Большой и невероятно зеленый жук шепчет что-то полусонной мухе, и та, глядя куда-то в сторону, затыкает лапками уши. Птицы смолкают. Нечто отчетливо и глухо охает под землей, земля вздрагивает, и над ней навек застывает глубокий и протяжный вздох.
Эхо, повторяя слова, усиливается. В невероятном сплетении бесчисленных, еле заметных звуков, падая в их глубину, растворяется громкий стальной удар: так выпадает меч из женской руки. Из бледной ослабевшей женской руки - мощный широкий рыцарский меч. Зигфридов меч.
Звуки и буквы вновь сливаются в слова, слова - в фразу, а та, свернувшись в клубок и подложив руки под голову, готовиться к вечному сну.

- ВСЕ-ТАКИ ЖАЛЬ......

НОЧНОЕ

Закончился день, и откуда-то сверху спустился на Центр Мироздания густой полумрак, и ночь подкралась неслышно, как это случалось уже миллионы столетий, и все растворилось в ее дыхании.
Смолкли шаги и шорохи, исчезли все звуки, и уже не слышны были былые вздохи и шепот. Тишина заполнила рай до краев, и настал сон. И оттого, что фонарей никогда не было в Центре Мироздания, листья светились желтым и красным бледным сиянием где-то высоко под небом, и ниже - на уровне глаз, и еще ниже - совсем под ногами, и даже ниже травы, и ровный свет, как туман, стелился по земле...
Все менялось ночью в раю: тропинки и песчаные островки теряли неподвижность материи и начинали колебаться, волноваться, перемещаться внутри себя и течь, и вслед за ними плыли деревья, и весь рай плыл куда-то как гигантский корабль, и это было то, что человеческое сердце вряд ли выдержало бы от переполнившей его невыносимой тоски, отчаянной и беспричинной...
Потому-то люди и не бывали здесь ночью. Не бывали никогда, даже вблизи, даже - вдали... Ночью здесь был покой.
Заканчивался сентябрь.
Свободный и слегка уставший, Бог плыл вдоль своего владения, и посылал своим любимым благодать взгляда, и они ловили его тепло, и раны затягивались.
И далеко вокруг стояло безлюдие, а случайный прохожий, явись он здесь неведомо откуда, сквозь беспросветную тишь мог бы услышать сейчас невидимые и прекрасные голоса...

Боги бессмертны.
И мой Бог совсем не изменился. Поздней осенью он сидит на едва остывшей земле, и я вижу его спину, белую, хрупкую. Иногда мне кажется, что это не спина вовсе, а белый камень, освещенный голубоватым лунным светом. И камень стоит, он прочен и крепок, и луна светит, как светила десятилетие, тысячелетие и Вечность назад, и все это так же твердо и несокрушимо, как сам Бог, бледный, мерцающий и вечный...
И я гляжу на него с надеждой.

ПОСЛЕДНЕЕ ПРОЩАНИЕ

У последних ворот остановись: здесь твое последнее прощание. Обернись в последний раз, смотри прощальным взглядом, самыми последними глазами, и скажи эти самые последние слова:
- Я люблю тебя, земля.
Люблю за то несравнимое ни с чем чувство покоя и безопасности от осознания ничтожности всех прочих потерь и того, что терять больше нечего, которое даришь ты одна. Я люблю твой с подсознании интуитивно-зримый красный цвет, тебя - за твою царскую щедрость и гостеприимство, за тепло, в котором никому не отказывала. За терпение, земля, титаническое, спартанское терпение всех мыслимых и немыслимых страданий и боли, ибо ты, как все живое, бесспорно не можешь их не чувствовать.
Не слушай, земля, брошенные тебе чужими, проходящими мимо людьми, слова:
«Мы ненавидим тебя за твое безразличное, безжалостное молчание. За твою несправедливую тишину и неподвижность. За твою убогость и бессилие. Ненавидим твою ничтожную пустоту, тебя - за твой холод, холодное твое бесчувствие.
Мы ненавидим тебя за твою жадность, твое жестокое собственничество, за то, что никогда не отдашь - даже видение, даже в самом яростном бреду, даже в минуту самого отчаянного безумия!»
Но, довольно, все это не правда, земля, не знай об этом.
Я люблю весь твой зримый и незримый мир, и в нем - каждую пылинку, травинку, цветок, куст, дерево...
Я люблю, земля, дырочки, просверленные в тебе пальцем, - несколько сантиметров. Я люблю возникающее при соприкосновении губ с ними сухость рта и язвы на губах и боль, причиняемую ими.
Я люблю, земля, будущность, которая есть твое свойство в избытке, и которой ты без оспаривания и сомнений делишься с каждым из своих любимых.

НЕ НУЖНА

Когда-нибудь страдающее воображение администратора необратимо исказит Центр Мироздания, и способный видеть найдет здесь холодный блеск стекла, драгоценные статуи и картины в оправах, повсюду - таблички с надписью: «Руками не трогать!».
Центр Мироздания превратиться в музей под открытым небом - радость и удивление для туристов и гостей. Побывать здесь станет почетно и модно, и бывшие хотя бы раз станут рассказывать об этом всем и вся, гордиться памятными сувенирами всем на зависть и восхищение.
У ворот Афины поставят билетную кассу, а за воротами будут теснится (уже теснятся!) машины и иностранные автобусы, и длинные очереди разноцветных людей будут ждать в надежде набиться в экскурсионную группу.
Желтая Дорога станет историческим памятником неизвестного зодчего, и десятки, сотни студентов художественных вузов будут рисовать ее, а после сдавать свои работы на соответствующую выставку, которая разместиться в одном из павильонов вновь отстроенного музея, как раз в том, что напротив кафе...
Здесь же построят дорогой и красивый отель, куда будут стекаться бизнесмены и иностранцы. Прямо перед ним построят бассейн и кинотеатр, а чуть дальше откроют десяток молодежных клубов - «Объединение - страшная сила».
От шума и суеты старушки из прошлого умрут, собаки сдохнут, улетят птицы и не будет распускаться сирень.

А там, где сейчас стою я, возведут сверкающий подиум, и с обложки журналов сошедшие девицы с ногами до ушей устроят на нем (уже устраивают!) бесконечный марафон, не прекращающийся ни днем, ни ночью.
Представительный сторож во фраке и в золоте наставит на меня пистолет:
- Пошла прочь из своей Истории!

А куда я пойду?

Радуйся каждому прожитому рядом мгновению, всему осязаемому, обоняемому и явственному.
Радуйся жизни и смерти, и может быть, больше - смерти. Они всегда вместе и рядом - СМЕРТЬ, ЛЮБОВЬ и БОГ.
Радуйся им.

август 2000 года
Санкт-Петербург – Вологда

 
 

Под редакцией Андрея Травина. Восьмой год издания.

Назад На главную Далее thinbarf.GIF
bline11.GIF (141 bytes) bline51.GIF (194 bytes)

© 1997-2006 Андрей Травин.