АНДРЕЙ ТРАВИН МЕЖДУ ЛЮБОВЬЮ И СМЕРТЬЮ
(эссе)
Меня всегда занимал вопрос, почему мои любимые поэты
помещали своих героев между любовью и смертью. Дело не в том,
что их собственные ответы существуют, а дело в том, чтоб
понять, почему лучше этих стихов не найти.
Выдающихся поэтов, работавших в этом жанре, мне известно
пятеро. Никто из них, подобно канадцу Элу Парди, не называл
свои книги "Любовь и смерть". Тем не менее Брассанс, Гумилев,
Гарсиа Лорка - авторы поэзии между любовью и смертью в чистом
виде, Высоцкий и Бродский, много создавшие в этом жанре,
целиком своим творчеством не вписываются ни в какие жанровые
рамки. Некоторые поэты все свои лучшие стихи написали в этом
жанре, но в общем достаточно не раскрыли тему. Известный пример
этому - Рембо. "Бал повешенных" - его визитная карточка, как для Уайльда "Баллада Рэдингской тюрьмы". Но расцвета этот жанр
достиг в двадцатом веке, хотя, как обычно, рассмотрение вопроса
начнем с истоков.
Если любовь исстари была музой поэзии, то смерть всегда
была музой философии. В средние века у Вийона и Хайяма смерть
впервые стала музой поэзии, но о подлинной любви у них найдется
лишь несколько строф. Тем более поэзия между любовью и смертью
не имеет ничего общего с навязчивым рефреном средневековой
лирики Востока, о том что любовь сильнее смерти. Ибн Хазм целую
главу своего трактата посвятил смерти от любви, но поэзия между
любовью и смертью родилась там же в Андалусии, но не в
трактатах, а в народных песнях фламенко.
Гарсиа Лорка писал: "Во всех странах смерть означает
конец. Она приходит - и занавес падает. А в Испании нет. В
Испании занавес только тогда и поднимается. Множество людей
живут в Испании, словно запертые в четырех стенах до самой
смерти, лишь тогда их вытаскивают на солнце. Мертвец в Испании
- более живой, чем мертвец в любом другом месте земного шара:
его профиль ранит как лезвие бритвы. Шутки о смерти и
молчаливое ее созерцание привычны испанцам... все наиболее
значительное обладает в Испании последним металлическим
привкусом смерти". А , кстати, поцелуй, называемый сладким в
поэзии мавров, на самом деле тоже имеет привкус железа. Любовь
в Андалусии не замечает средние тона, но не может не замечать
угрозы стальных ножей. В андалусской песне: "Такие наши забавы:
бросал я камешки в море, да больно брызги кровавы" не
упоминается ни о любви, ни о смерти. Но в свете характерных
черт Южной Испании она однозначно видится между ними даже без
вызывающих мурашки на коже мужественных аккордов дорийского
лада. Складные испанские ножи складно укладывались в стихи
андалусской сигирийи, но поэзия Гарсия Лорка - наивысшее
выражение поэтики фламенко. Вот одно его стихотворение целиком:
"Кинжал, ты в сердце вонзаешь,
как в тяжелую залежь,
свой лемех стальной.
Нет, не в меня, нет!
Кинжал в этой узкой щели,
как солнце в ущелье,
разжигаешь пожар.
Нет, не в меня, нет!"
Гумилеву для естественности стихов о такой любви, и о
такой смерти пришлось либо описать страны, "где ночью
вспыхивают искрами глаза блуждающих пантер", либо обратится к
романтичному прошлому. Поэтому трудно приложить к жизни такие
замечательные строки, как, например, концовка стиха "Беатриче":
"Все свершилось, о чем я мечтал
еще мальчиком странно влюбленным.
Я увидел блестящий кинжал
в этих милых руках обнаженных.
Ты подаришь мне смертную дрожь,
а не бледную дрожь сладострастья,
и меня навсегда уведешь
к островам совершенного счастья."
Любовь и смерть не всегда соседствуют в одном
стихотворении, а чаще та и другая - это тема отдельной песни.
Так образуется поэтический мир между любовью и смертью. При
этом его пропорции не имеют значения. Например, у Брассанса на
пятнадцать песен о смерти приходится полтораста песен о
женщинах.
Такая поэзия до сих пор глубоко народна. Действительно,
Гарсиа Лорка - самый испанский поэт, Брассанс по праву назван
"самым французским из французских шансонье", и очевидно то, что
Высоцкий - очень русское явление как в темах так и в формах
песен, так и в характере автора. Менее очевидно то, что русская
народная песня всегда находилась между любовью и смертью. Но
уже в девятнадцатом веке ее исполнители начали смягчать или
опускать куплеты о смерти.
Высоцкий находил свежие метафоры и для традиционной темы.
Вот цитата из его стихотворения последних лет:
"Часов, минут, секунд-нули.
Сердца с часами сверьте:
объявлен праздник всей земли
День Без Единой Смерти...
Конкретно, просто, делово,
ни за себя, ни за кого
никто, нигде не обнажит кинжалов.
Никто навечно не уснет,
и не взойдет на эшафот
за торжество добра и идеалов... "
И в самом конце огромного стихотворения:
"Да День без смерти удался!
Застрельщики, ликуя пировали.
Но вдруг глашатай весть разнес
уже к концу банкета,
что торжество не удалось,
что кто-то умер где-то...
Не доглядели-хоть реви!-
Он просто умер от любви.
На взлете умер он, на верхней ноте. "
|