АНДРЕЙ ТРАВИН
МЕЖДУ ЛЮБОВЬЮ И СМЕРТЬЮ

(эссе)

Грань между жизнью и смертью подобна горной грани, ведь горная грань-это не только грань между тем, что по обе стороны хребта, это граница между землей и небом. Недаром у Гарсиа Лорки в стихах так часто присутствует луна:

"От Севильи до Кармоны ножа не достанешь.
Серп месяца режет воздух, и ветер уносит рану",
"Ночь вонзила звезды в черный круп небесный",
"Луна стала похожей на конский череп".

В других его стихах появляется черная луна, но я бы использовал сравнение с черной дырой. Чем ближе к черной дыре, тем больше сжимается пространство, тем медленнее течет время. Действительно, на пороге смерти отдаленный мир почти не осознается, пространство стиха сжимается. Вот часто цитируемая строфа из Бродского, процитировавшего в ней итальянца Чезаре Павезе:

"Это абсурд, вранье-
череп, скелет, коса.
"Смерть придет, у нее
будут твои глаза."

А в сонете Лорки пространство стиха уже сжимается до одной строки: "Любовь до боли-смерть моя живая". Степень такого сжатия отчасти демонстрирует то, что поэма Гарсиа Лорки "Плач по Игнасьо Санчесу Мехиасу", занимающая шесть страниц, побудила брата поэта Франсиско написать о ней сорокатрехстраничное эссе. В момент смерти тореро часы в этой поэме остановлены. Каждая четная строка имеет отметку "в пятом часу пополудни". Так может быть останавливается время в черной дыре.
Когда Брассанса называли поэтом обращенным в прошлое, человеком эпохи Возрождения, попавшим в двадцатый век, тот отметал все эти определения, говоря, что он - поэт "вневременной". Этим свойством обладает вся поэзия жанра между любовью и смертью.

В эссе Франсиско Лорки есть афористичная мысль:"Для человека время, вероятно ценно не само по себе, а только в соотношении со смертью". Для меня в этом жанре ценно именно это медленно текущее, как вблизи черной дыры, время.
Книга Гарсиа Лорка "Цыганское романсеро" началась с таинственного романса "Любовь моя - цвет зеленый ". В нем раненный контрабандист возвращается в дом, где его любимая много ночей провела, ожидая его на крыше дома. И прежде, чем слились зеленый цвет жизни и зелень омута, прежде чем стали ломиться в дом пьяные гвардейцы, для чувств слияние любви и смерти произошло уже в первых строфах. Ибо таковы ритм и краски стихов этого жанра. Если применить в данном случае афоризм Бродского:"ритм стиха - это перекроенное время", то этот ритм, это медленное время, когда замирает сердце, чувства обострены. Данным эссе я стараюсь показать, что закон сохранения психической энергии в стихосложении позволяет создать такие стихи, которые не только удовлетворяют определению поэзии как экстракта жизни, но являются неким экстрактом поэзии.

Тибетская "Книга мертвых" была написана только для умирающих, чтобы помочь им достойно перейти в мир иной. Став в нашем веке достоянием гласности, она помогла Ионеско написать пьесу "Король умирает", в которой король постоянно находится в окружении двух своих жен-воплощений любви и смерти. Появление такой пьесы естественно, поскольку театр абсурда родственнен поэзии, а вот обычная проза слишком пространна, чтобы удерживать обычное сознание на острой, как лезвие испанского ножа, грани между жизнью и смертью.
Подобно тому, как философские лирики поверяют свои чувства смыслом жизни, можно поверять свою лирику смыслом смерти: ведь если смысл смерти - бессмертие, то бессмертие - известный смысл жизни.

Надо отметить, что символическое восприятие смерти характерно лишь для искусства слова. В любом зримом виде, включая живопись и кино, она слишком телесна, даже если ее вид обходится без запекшейся крови. А в поэзии даже описание смерти являет собой гармонию:

"Под гору катится мертвый
Хуан Антоньо Монтилья.
В лиловых ирисах тело.
Над левой бровью гвоздика. "
(Гарсиа Лорка)

Бродский писал, что "тема смерти - лакмус поэтической этики", а можно добавить и эстетики. Окуджава сначала написал песню "Пока земля еще вертится", а уже потом дал ей название "Молитва Франсуа Вийона", потому что ей вроде нет места в эстетике самого автора. В описании смерти проявляется народность рассматриваемого жанра. В песнях фламенко - главные символы ветер и крик. Аналогично в стихе Гарсия Лорки " Семь смертоносных криков всем им пронзили грудь". Подобные примеры желающий найдет без труда.

Описание первых минут после смерти уже не подчиняется жизненной логике, непонятен критерий совершенства такой поэзии. Например, поэма Федерико "Введение в смерть" - набор сюрреалистических фраз. Но в качестве примера лучше взять непереводную поэзию. Вот начальные строфы Мандельштама.

"Я слово позабыл, что я хотел сказать.
Слепая ласточка в чертог теней вернется.
На крыльях срезанных, с прозрачными играть
В беспамятстве ночная песнь поется.
Не слышно птиц. Бессмертник не цветет.
Прозрачны гривы табуна ночного.
В сухой реке пустой челнок плывет.
Среди кузнечиков беспамятствует слово."

Мое мнение таково, что критерий здесь тот же:каждая строфа должна быть находкой. Недаром самая запоминающая строчка заимствована у Чжуан-Цзы ("Вспоминать - это идти одному по руслу высохшей реки"). Общий смысла начала послесмертья в том, что душа входит в иной мир совсем такой же, какой ушла из нашего. И первые минуты - это открытие чувств и новое видение мира, как в последнем примере. Счастлив поэт, если знает, что "после беглой любви - долгая проба смерти"(Лорка), смысл которой любовь ко всем, та нежность, как в стихах у Федерико:

"Но девушки, подождите, чтобы я умер, и утром рано вас похищу одну за другой на кобылице тумана".

Я думаю, названные поэты при жизни не путешествовали в иные измерения, подобно Даниилу Андрееву. Но вот многие из переживших клиническую смерть запомнили картины иного мира, и это сильно повлияло на их мировоззрение. В свете это интересно обратиться к поэзии Высоцкого, пережившего возвращение от смерти к жизни. Его стихотворение "Я прожил целый день в миру потустороннем" поверхностно и сиюминутно, а вот песня "Райские яблоки" - великолепная поэтическая метафора клинической смерти. Попав в загробный мир, печальный по-другому, в наш мир человек возвращается с новым важным опытом. Этот обратный ход от смерти к жизни обогащает, и когда проделывается мысленно и чувственно в поэзии между любовью и смертью. Таким образом, этот жанр не схож своими задачами с "Тибетской книгой мертвых", а предназначен для тех, кому надо прожить достойно еще весьма долго. Другое дело, что названные поэты, если не искали смерть, подобно Гумилеву, чьи две попытки самоубийства кончились не трагедией, а фарсом, то предчувствовали свою близкую кончину как Лорка, Брассанс, Высоцкий. И размышления на тему собственной смерти весьма обогатили их творчество.
Например, Высоцкий первую песню на эту тему написал еще в 1967 году.

"Други, вот тебе на, то вы знаете:
мародерами меня раскопаете.
Знаю я ту вьюгу зимы очень шибко лютую.
Жалко, что промерзните вы, в саван вас укутаю."

Именно потому, что приходится заниматься такими "раскопками", всерьез воспринимаются завещания этих поэтов. Одно из них - песня Брассанса "Завещаю похоронить себя на пляже в Сете" выполнено почти в точности. И это еще одно доказательство того, что лучше этих стихов не найти.